Целостность. 3• 4=12.
“Когда количество братьев, постоянно живущих на Маковце рядом с Сергием, достигло наконец “апостольского” числа — двенадцати, в обстановке их жизни произошли перемены. Всю территорию слободки вместе с огородами окружили высоким тыном — защитой от диких зверей и лихих людей. У ворот поместили привратника”.
?
“Сергий стал игуменом в 1344 году”.
“Маковецкий особножительный монастырь в своей повседневной жизни вообще не нуждался в игумене, в том смысле, какой вкладывает в это понятие общежительная традиция.”
“В основу всего положены независимость и самообеспечение каждого инока. Игумен в таком монастыре чисто номинальная должность. Своим знаком власти — посохом — он пользуется лишь в храме, да еще во время единственной в году общей братской трапезы. Важные вопросы внутренней жизни монастыря решаются общим собранием всех полноправных его обитателей.”
Восстановление Трипольской культуры? Посох Могущества.
?
Старейшина общины.
“Жизнь была заполнена тяжким повседневным трудом, борьбой за существование. Это требовало сплочения братьев в общину, а также избрания своего рода “старосты”. У того, кто находился на этой должности, было очень много забот и обязанностей и очень мало прав и власти. Именно поэтому Сергий решился взять на себя роль “игумена-старосты”.
“Взяв на себя роль игумена-старосты, Сергий, не погрешив против главной монашеской добродетели — смирения, обрел неограниченные возможности для самоотверженной и деятельной любви к ближнему. Он личным примером увлекал братьев на тяжелые, но необходимые для всей общины или неисполнимые в одиночку работы: расчистку земли под пашню и огород, заготовку дров, строительство новых келий. “Житие” обстоятельно повествует об этой стороне его деятельности. Сергий “без лености братиам яко купленый раб служаще: и дрова на всех сечаше; и тлъкущи жито, в жърновех меляше, и хлебы печаше, и вариво варяше, и брочее брашно яже братиам на потребу устрааше; обувь же и порты крааше и шияше; и от источника, сущаго ту, воду в двою водоносу почерпаа на своем си раме на гору возношаше и комуждо у келий поставляше”.
“Крепкий и ловкий от природы, “силен был телом, могый за два человека”, Сергий любил плотничать и строить. Для тех, кто от старости уже не в силах был плотничать, он “своима рукама” построил несколько келий.”
?
Как протекала повседневная жизнь этих лесных апостолов Московской Руси?
“Кроме общих богослужений, братья совершали и “келейное правило”.
Краткая молитва с многократным повторением в такт.
“Современный исследователь древнего восточного монашества отмечает: “Медитация есть или монолог, разговор с самим собой, со своим духом и сердцем, или диалог, разговор с богом или ангелом, или с одним из микрокосмических принципов в человеке”.
Плюс физический труд.
?
Один из уникальных эпизодов.
“Щедро раздавая свои припасы всем просящим, Сергий обычно первым оставался без хлеба. “Житие” рассказывает, как однажды он ничего не ел три дня подряд. Наутро четвертого дня, когда голод стал невыносим, игумен предложил одному из братьев, старцу Даниилу, пристроить к его келье сени, о чем тот давно мечтал. За свою работу Сергий просил лишь несколько гнилых сухарей.
Даниил готов был без всяких условий поделиться с игуменом своими последними припасами. Однако Сергий не желал принимать хлеб как подаяние. Он мог взять только то, что заработал своими руками. Весь день игумен трудился, не разгибая спины. Вечером сени были готовы. Получив обещанные сухари, Сергий, помолившись и поблагодарив бога, стал есть их, размачивая в воде.”
?
Личным примером заслужил почитание иерархов.
“Существование маковецкой общины привлекало внимание не только окрестного населения и бродячей “святой Руси”, но и московских иерархов. Пристально следил за ее жизнью и митрополичий наместник Алексей. Прозорливо угадав в этом малом ростке будущее плодоносное дерево, он, словно опытный садовник, в нужное время помогал его развитию. Вероятно, он не раз встречался с Сергием как “истинным строителем” маковецкой обители, беседовал с ним о будущем общины. Не без участия Алексея, хотя и в его отсутствие, произошло и важнейшее событие в биографии Сергия — его поставление в священники.”
?
Смирение, Светлое Терпение.
“Основой возраставшего с годами духовного могущества Сергия было постоянное сосредоточение всех его мыслей, всей воли, всех сил души на образе Иисуса. Несокрушимая последовательность в исполнении заповедей Спасителя, внешне порой казавшаяся безволием и слабостью, к концу жизни принесла Сергию небывалую власть над душами людей.”
Особо важно!
“Торный путь монаха к смирению — через послушание под началом опытного в подвижничестве “старца”. Сергий, не окончив этой школы, искал случая взять на себя добровольное послушание не только у каждого из братьев в отдельности, но и у всей общины в целом. Таким необычным послушанием и стало его безвластное игуменство в “общине двенадцати”.
?
“Завет о правой и левой щеке — не признак слабости, но, напротив, высшей силы: способности стать над собственным “я”, принести его в жертву общему спасению. Сокровенный смысл этих слов Иисуса точнее всего раскрыл Василий Великий в своем знаменитом тезисе — “не исцеляйте зла злом”. Отчаянная попытка разорвать бесконечную цепь зла, которой сковано человечество, с помощью самоотрешения и самопожертвования — вот что кроется в словах Иисуса о пощечине. И если люди в большинстве своем до сих пор не последовали его совету, то это отнюдь не означает, что они нашли более действенное решение основной задачи бытия. И скольких бедствий избежало бы человечество, если бы хоть иногда не пренебрегало этим советом!”
“Преодоление зла — добром, силы — смирением, ненависти — любовью — один из роковых вопросов истории человечества.”
?
“Нет никаких оснований сомневаться в свидетельстве “Жития”: Сергий действительно не хотел для себя ни священства, ни игуменства в киновии. Долгие годы, заглушая “голос крови”, он воспитывал в себе смирение и избегал любой власти”.
?
Заочный наставник Сергия — Феодосий Печерский.
“Мысль о введении общежития, несомненно, посещала Сергия и при чтении Киево-Печерского патерика. Приверженцем этого уклада иноческой жизни был “отец русского монашества” Феодосий Печерский, пример которого всегда был путеводным для Сергия. Следуя его заветам, можно было на основе общежития по-настоящему поставить на Маковце дело благотворительности и “страннолюбия”.
?
“Киновия — “свет миру”. Именно так — в духе Василия великого — понимал смысл иночества Сергий Радонежский. Своей маковецкой общиной-киновией он дал Руси живой пример любви и единомыслия. Высшим воплощением этих спасительных для человечества начал стал излюбленный Сергием образ “единосущной” Троицы.
И Русь притекала к воротам Сергиевой обители с верой и надеждой. “Житие Сергия” сохранило простодушный, но полный глубокого смысла рассказ “О бедности одежды Сергия и о некоем крестьянине”. В литературном отношении он обнаруживает близость с одним из эпизодов “Жития Василия Великиго” — сценой встречи “святителя” с пустынником Ефремом Сирином. Однако само настроение этого рассказа, его “мораль” — всецело сергиевские.
Прослышав о “высоком житии” Сергия и его иноков, некий человек, “земледелец, живый на селе своем, орый плугом своим и от своего труда питаася”, пришел издалека, желая увидеть все своими глазами и получить благословение “великого старца”. Игумен в это время копал землю на монастырском огороде. Занятие это было для него чем-то большим, нежели просто хозяйственная потребность. И потому он просил братьев не беспокоить его, пока он не окончит работу.
Монахи велели поселянину ждать. Однако любопытство взяло верх: тот не выдержал и через щель в заборе решил взглянуть на Сергия. Он увидел среднего роста, худощавого инока в ветхой рясе из грубого сукна — сермяги. Сноровисто орудуя лопатой, он при этом напевал какой-то псалом.
Поселянин решил, что монахи подшутили над ним и вместо Сергия указали на последнего из монастырских послушников. “Аз пророка видети приидох, вы же ми сироту (то есть “крестьянина”, “мужика”) указасте”, — упрекал он иноков.
Эта фраза стоит того, чтобы над ней призадуматься. “Я пришел видеть пророка”, — говорил крестьянин. Можно думать, что слова эти и в самом деле были на устах у всех приходивших тогда на Маковец. Сергия начинали чтить как нового пророка, уподобляя его пророкам из священного писания. По христианским понятиям появление пророка среди народа — признак любви, заботы бога. “И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ свой”. (От Луки, 7, 16). Устами пророков бог обращается к людям. Презрение к пророку гибельно, почитание и послушание — путь спасения.
Обидевшись на братьев, крестьянин встал у входа в церковь, надеясь здесь повстречать наконец самого игумена. Между тем Сергий окончил работу и возвратился в монастырь. Братья сообщили ему о посетителе. Игумен подошел к нему, но тот с досадой отвернулся, даже не поклонившись, как должен был мирянин поклониться при встрече любому монаху. Тогда Сергий сам низко поклонился крестьянину, по-братски расцеловал его, усадил рядом с собой на скамью.
Беседуя с Сергием за скромной трапезой, крестьянин все еще не догадывался, с кем он говорит. Он жаловался на братьев, которые смеются над ним, не хотят допустить его к знаменитому игумену. Пряча улыбку в бороде, Сергий утешал его, обещая скоро показать того, к кому он пришел.
Разговор их прервало появление вестников: к монастырю подъезжал некий князь, желавший получить благословение у игумена. Сергий по обычаю вышел к нему на встречу. Оттесненный в сторону княжеской свитой, потрясенный поселянин увидал, как его недавний собеседник, все в том же залатанном рубище, сидит рядом с князем и разговаривает с ним все с той же мягкой, доброжелательной улыбкой. А поодаль в почтительном ожидании застыли приближенные, выстроились полукругом дюжие княжеские телохранители.
Когда князь уехал, крестьянин вновь подошел к Сергию, прося прощения за свою оплошность. “Ныне познах поистине о тебе, отче; яко же слышахом, тако и видехом”, — говорил он Сергию. В этих словах — суть нравственного урока, который получал каждый, приходивший поглядеть на Сергия и его братьев: “Яко же слышахом, тако и видехом”, то есть “что слышал, то и увидел”. Слух о “высоком житии”, об истинном монашестве и “подвиге” Сергия и его братьев не был праздным, как многие другие такого рода слухи. Сергий не только слыл святым. Он действительно был святым — в том смысле, который вкладывала в это понятие средневековая Русь.
“Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию” (От Луки, 5, 31 — 32).”
?
“Проповедь Сергия находила себе дорогу прежде всего через его беседы с посетителями монастыря — от крестьянина до князя. Позднее он примет на себя обязанности “духовного отца” великого князя Дмитрия Ивановича, увидя в этом еще один путь служения миру.”
?
“Как и ожидал Сергий, по мере утверждения “общего жития” усиливалось и недовольство среди монахов. Против нового устава выступали отнюдь не бездельники и разгильдяи — такого рода иноки на Маковце долго не задерживались, — а, напротив, те, кто выше всего ценил телесный “подвиг” и духовную свободу. Их возмущало последовательно проводимое игуменом единообразие, раздражала предписанная новым уставом дисциплина.
Некоторые иноки, возмущаясь новыми порядками, покинули Маковец. Сергий не осуждал их. Изведав некогда божественную “сладость безмолвия”, он уже никогда не мог забыть ее вкус. И лишь осознание собственного назначения заставляло его нести свое бремя.”
Таким образом, став членом иерархии, Сергий лишился свободы и стал слугой Системы. Его сподвижники покидали его…
?
После того, как родной брат Стефан возмутился новым уставом, Сергий призадумался…
“Сергий не мог жить в ссоре с братом. Вероятно, сам он и не питал вражды к Стефану, но лишь жалел его как человека, которым овладела тяжкая болезнь. Но он был бессилен исцелить брата. У него оставалось единственное, последнее средство, способное прекратить вражду, — самому уйти из обители. Именно так он и поступил.
Легкой тенью скользнув мимо дремавшего на лавке привратника, Сергий исчез в сгущавшихся сумерках.
У него не было никакого плана, никакого замысла. Игумен желал лишь одного: уйти из обители.
Выйдя из монастыря, он отправился по узкой тропе на юго-восток, в глухие леса по берегам Шерны. К вечеру следующего дня Сергий пришел к иноку Стефану, своему давнему знакомцу, жившему верстах в 30 к востоку от Троицкого монастыря, близ устья Махры — притока другой лесной речки, Молокчи.”
?
Второе рождение Духа.
“Сергий, не таясь, поведал Стефану о причинах своего ухода из обители, рассказал о том, что привело его в Махру. Стефан предложил ему в качестве проводника одного из своих иноков, хорошо знающего окрестные леса. С его помощью Сергий сможет выбрать подходящее место для поселения.
После нескольких дней скитаний по лесам Сергий и его проводник нашли “место красно зело”. Здесь, на высоком, крутом берегу речки Киржач, Сергий срубил себе келью.
Место было найдено и впрямь необыкновенно красивое. До самого окоема тянулись бескрайние синие леса. Ветер приносил здоровый, бодрый дух сосны. Над головой проплывали низкие облака. Внизу под горой шумел по камням торопливый Киржач, унося свои воды навстречу владимирской красавице Клязьме. И все же Сергию казалось, что нет в облике этого места того величавого достоинства, той неторопливой, плавной стати, которым отмечен был Маковец. И в шуме полноводного Киржача слышалось игумену негромкое лепетание родника, что журчал в овраге у подножия Маковца.
Пустыннику не долго довелось “покой приимати от великаго труда”. Вскоре на Киржач потянулись первые иноки — и те, кто не захотел без Сергия оставаться на Маковце, и те, кто, прослышав о создании монастыря, пожелал жить рядом со знаменитым подвижником”.
?
Времена Сергия… Зло и клятвопреступления, пожары, стихийные бедствия, моровые язвы, братоубийство…
“Политика неотделима от морали. Никакие “высшие” соображения не могут оправдать совершенного во имя них зла. В делах земных нельзя добиться прочного успеха, нарушая устои христианской нравственности, ибо Евангелие — такая же реальная сила, как и земная Власть. Попрание Евангельских заповедей никогда не остается безнаказанным. И если кому-то и удастся уйти от суда людей, то куда скроется он от десницы того, кто говорит: “Мне отмщение, Я воздам”? (Римлянам, 12, 19).”
?
О судьбе Духовного.
“Сергий не хотел славы “чудотворца”, боялся ее как тяжелейшего из духовных испытаний, соблазнов. Он строго запрещал троицким инокам рассказывать посторонним о разного рода “чудесных” происшествиях в обители и о являвшихся им видениях. Игумен призывал их не искать “чудес” и знамений, а стремиться к добродетели и “высокому житию”. И все же, как ни старался Сергий, ему не удалось уйти от суетной и многомятежной славы чудотворца. Люди шли к нему с надеждой. В Переяславе, как и в Серпухове, они с раннего утра толпой стояли у ворот, ожидая его появления. Мог ли он отказать им в помощи? Мог ли забыть огненные слова Исаака сирина: “Кто пренебрегает больным, тот не узрит света. Кто отвращает лицо свое от скорбящего, для того омрачится день его. И кто пренебрегает гласом страждущего, у того сыны его в слепоте ощупью будут искать домов своих” (33, 310)?”
“Сергий во время своих “походов” горячо молился обо всех, кто приходил к нему с верой. Он пытался исцелять, наставлять и исправлять людей силою той “благодати”, которую он в себе ощущал.
Но не только всеобщее поклонение изматывало и опустошало Сергия. Оказавшись среди пестрого сообщества приглашенной на торжества светской и духовной знати, он постоянно ощущал на себе пристальные и далеко не всегда почтительные взгляды. Любая оплошность могла вызвать злорадное ликование недоброжелателей.
И должно быть, не раз вспоминал он в эти дни исполненные горечи слова Василия Великого: “Если человек духовный, хотя настолько, уклоняется от совершенства, тотчас все, даже прежде со всем жаром хвалившие его и удивлявшиеся ему, делаются жестокими обвинителями… И если увидят подвижника, который не вовсе не щадит тела, но хотя в чем-нибудь удовлетворяет настоящей своей потребности; всех злословят, на всех клевещут, всех называют какими-то многоядцами и прожорливыми”.
?
Русские ненавидят друг друга еще сильнее, чем “поганых”!
“Осторожный Мамай не спешил двинуть на Русь свою ослабленную моровым поветрием армию. Летом 1375 года, узнав о гибели Сарайки, он ограничился набегом на южные окраины нижегородских земель. Мамай надеялся, что московско-нижегородский союз окажется недолговечным. Весь опыт ордынской дипломатии учил тому, что русские ненавидят друг друга еще сильнее, чем “поганых”. Кроме того, правитель Орды ожидал, что у князя Дмитрия Ивановича вспыхнет война либо с Литвой, либо с Тверью. Эта война свяжет московскую боевую силу. И тогда он легко разгромит нижегородских князей, а вслед за тем и самого Дмитрия Ивановича”.
?
Митрополит Алексей предлагает Сергию стать его преемником.
“Когда Алексей закончил свою речь, Сергий встал, поклонился митрополиту и, согласно “Житию”, отвечал так: “Прости мя, владыко, яко выше моея меры еже глаголеши; и сия во мне не обращеши никогда же”. Несомненно, агиограф точно передал если не форму, то самый дух ответа Сергия.
Вероятно, Алексей уговаривал игумена, напоминая ему об “отцах церкви”, несших бремя святительства, о том, сколь велика будет его заслуга перед богом и людьми, о необходимости пожертвовать собой ради спасения душ “малых сил”.
Но Сергий был непреклонен. Чем вызван был его отказ? Должно быть, прежде всего тем, что игумен в отличие от большинства людей твердо знал, в чем состоит его предназначение. Он верил, что его место там, среди сосен и елей Маковца.
Сергий умел видеть себя среди людей и потому отлично понимал, что только в лесной “пустыне”, среди своих иноков, среди повседневных трудов и забот он совершает дело своей жизни — безмолвную проповедь любви и единомыслия. Он возжег там свою неяркую, но чистую свечу. От ее огня, как в пасхальную ночь, возгорались новые и новые огоньки, светившие людям “во тьме разделения нашего”. И сам Сергий ощущал себя хранителем этого духовного огня”.
?
“Радонежский игумен строил новый мир, новую — точнее, утерянную со времен Христа и апостолов — систему человеческих отношений. И мог ли он оставить свою великую работу — зрителем которой был сам Всевышний — во имя какой-то должности, пусть даже самой высокой и почетной?”
?
“Алексей вновь и вновь принимался уговаривать Сергия. Ему казалось, что игумен колеблется, что его отказ — лишь ритуальное проявление скромности и смирения. Однако Сергий уже давно принял решение и сейчас размышлял лишь о том, как высказать его. Опытный в беседах с людьми, игумен знал, что истинный отказ должен быть кратким и решительным. Тогда боль, причиненная им, будет острой, но мгновенной. И потому он встал, поклонился владыке еще ниже, чем в первый раз, и сказал: “Владыко святый! Аще не хощеши отгнать мою нищету и от слышаниа святыня твоеа, прочее не приложи о сем глаголати к моей худости и ни иному никому же попусти, понеже никто сиа в мне может обрести”.
“Тяжко вздохнув, Алексей отпустил “старца” — “иди с миром!”
?
“… наставление Василия Великого — “не врачуйте зла злом… В недобрых борьбах злосчастнее тот, кто победил”.

продолжение