37
Мудрость Дедовская…
“Его величество на пути своем в Воронеж, под вечер в ненастную погоду, заехал ночевать в деревушку к одному вдовому дворянину, которого не случилось тогда дома и который по делам был в городе. А как государь езжал просто, с малым числом людей, да и, кроме одного крестьянина и двух дворовых старух, никого из служителей тут не находилось, то и сочли его проезжим офицером. Государь, вошед в покой, встречен был дворянина того дочерью: “Ваша милость кто такой?” — “Я проезжий офицер, заехал к отцу твоему переночевать”. — “А как тебя зовут?” — “Петром!” — отвечал монарх. “Много есть Петров, — продолжала она, — скажи свое прозвание”. — “Михайлов, голубушка”. — “Петр Михайлов! — повторяла девушка с некоторым видом удивления и радости, — ах, если бы ты был тот Петр Михайлов, который ездит в Воронеж строить корабли и который слывет нашим царем, как бы счастлива была я!”
“А что ж?” — “Я бы попросила у него милости!” — “Куда как ты смела, — сказал он ей, — какую милость и за что?” — “Такую, чтоб он пожаловал что-нибудь отцу моему за то, что под городом Орешком на приступе весь изранен и отставлен капитаном, получает только порутчицкое жалованье, имеет двадцать душ и насилу себя и меня пропитать может, да из этого уделяет еще брату моему, который в службе констапелем”. — “Правда, жалкое состояние, да что делать?” — “Знать, царь про то не ведает”. — “Скажи мне, училась ли ты чему-нибудь?” — “Отец мой выучил меня читать и писать, а покойная мать моя учила меня шить и хозяйничать”. — “Не худо. Прочитай-ка что-нибудь и напиши”. Дворянка сие исполнила, показывала ему шитье и холст, который сама ткала.
“Хорошо, — сказал ей проезжий офицер, — ты — достойная девушка, жаль, что я не Петр Михайлов, который может делать милости. Однако, молись Богу, может быть, при случае, царю донесу, он меня довольно знает и жалует!”
Девушка поклонилась, побежала, принесла ему тотчас квасу, хлеба, масла, яиц, ветчины и без всякой застенчивости от всего сердца потчевала. Потом отвела ему особую горницу, приготовила изрядную постелю, а государь, покоясь, встал рано и, подаря дворянской дочери пять рублей, сказал: “Поклон отцу, и скажи, что заезжал к нему офицер корабельный Петр Михайлов. Прощай! Желаю, чтоб подаренные пять рублей принесли тебе за доброе поведение и за старание об отце своем пятсот рублей”.
На возвратном из Воронежа пути его величество отправил к сей дворянской дочери денщика с таким приказанием: “Бывший недавно у тебя в гостях офицер есть самой тот Петр Михайлов, которого видеть и просить желала. Хотя по пословице: Бог высоко, а царь далеко, однако у первого молитва, а у другого служба не пропадает. За службу отца твоего указал его величество давать ему капитанское жалованье, а тебе, яко достойной дочери его, посылает приданое — пятьсот рублей с тем, что жениха сыщет сам”. Что государь вскоре и исполнил, выдав ее за зажиточного дворянина и флотского офицера в Воронеже.”
?
40
Светлое Терпение.
“В бытность В Олонце при питии марциальных вод, его величество, прогуливаясь, сказал лейб-медику Арешкину: “Врачую тело свое водами, а подданных — примерами. И в том и в другом исцеление вижу медлненное. Все решит время, на Бога полагаю надежду”.”
?
50
“Разговаривая государь о бесчеловечных поступках шведов при Нарве, сказал: “Герои знамениты великодушием, а звери лютостию. В шведах первого нет, но последнее везде явно”.”
?
51
“Государь, возвратясь из Сената и видя встречающую и прыгающую около себя собачку, сел и гладил ее, а при том говорил: “Когда б послушны были в добре так упрямцы, как послушна мне Лизета (любимая его собачка), тогда не гладил бы я их дубиною. Моя собачка слушает без побой. Знать, в ней более догадки, а в тех заматерелое упрямство”.
Кому пряник, а кому и кнут…
?
71
“Петр Великий был истинный богопочитатель и блюститель веры христианския, и, подавая многие собою примеры того, говаривал о вольнодумцах и безбожниках так: “Кто не верует в Бога, тот либо сумасшедший, либо с природы безумный. Зрячий Творца по творениям познать должен”.
?
76
Мудрость распознавать Сущность.
“Шествующему императору в Сенат, на дороге пал в ноги юноша лет пятнадцати и, подавая челобитную, просил в ней о прощении отца своего за преступление к смерти осужденного, возглашая со слезами так:
“Всемилостивейший государь, помилуй несчастного отца моего, повели вместо его наказать меня, готов умереть за него”. Его величество, развернув бумагу и посмотрев в нее, сказал: “Он виноват, а ты нет”. Потом хотел идти далее. Однако просящий юноша паки пал лицом к земли, схватил за ноги монаршие и, рыдая, говорил: “Помилуй, отца и меня, я вину его вашему величеству заслужу и Богом исполнить сие обещаюсь”. Государь, сожалением тронутый, спросил его: “Кто тебя научил?” — “Никто, — отвечал смело стоящий на коленях отрок, — сыновняя любовь, со смертию его, смерть и моя”. По сем Петр Великий, пристально посмотрев на лицо юноши сего, коего черты обещевали быть в нем честного человека и доброго слугу государства, понеже его величество проницанием своим в избрании подданных нелегко ошибался и имел дарование по наружности людей познавать, сказал: “Убедительный пример — счастлив отец, имея такого сына!”
Его величество вошел в Сенат, пересказывал сыновнюю к отцу горячность, велел прошение сие прочесть и несчастному даровал жизнь. А сын его, записанный в службу, самым делом, усердием и верностию своею уверение сие исполнил, достигнув заслугами до чина генеральского, который был мне хороший приятель и по фамилии прозывался Желябужский.”
?
79
“Петр Великий не любил никакой пышности, великолепия и многих прислужников. Публичные столы отправлял у князя Меншикова, куда званы были и чужестранные министры. У себя же за обыкновенным столом не приказано было служить придворным лакеям. Кушанье его было: кислые щи, студени, каша, жареное с огурцами или лимонами солеными, солонина, ветчина, да отменно жаловал лимбургский сыр. Все сие подавал мундкох его Фельтен. Водку употреблял государь анисовую. Обыкновенное питье — квас, во время обеда пил вино Эрмитаж, а иногда венгерское. Рыбы никогда не кушал. За стулом стоял всегда один из дневальных денщиков. О лакеях же говаривал: “Не должно иметь рабов свидетелями того, когда хозяин ест и веслится с друзьями. Они — переносчики вестей, болтают то, чего не бывало”.
?
80
Распорядок Петра.
“Обыкновенно вставал его величество утром часу в пятом, потом с полчаса прохаживался по комнате. Потом Макаров читал ему дела. После, позавтракав, выезжал в шесть часов в одноколке или верхом к работам или на строения, оттуда в Сенат или в Адмиралтейство.
В хорошую погоду хаживал пешком. Обедал в час пополудни. В десять часов пил одну чарку водки и заедал кренделем. После того, спустя полчаса, ложился почивать часа на два. В четыре часа после обеда отправлял паки разные дела. По окончании оных тачивал. Потом либо выезжал к кому в гости или дома с ближними веселился. Такая-то жизнь была сего государя. Голландские газеты читывал после обеда, на которые делывал свои примечания и надобное означал в них карандашом, а иное в записной книжке, имея при себе готовальню с потребными инструментами математическими и хирургическими.
Допуск по делам пред государя был в особый кабинет подле токарной или в самую токарную.”
Стиль Работы.
?
Система “воспитания”.
“В сих-то комнатах производились все государственные тайности. В них оказываемо было монаршее милосердие и скрытое хозяйское наказание, которое никогда не обнаруживалось и вечному забвению предаваемо было. Я часто видал, как государь за вины знатных чинов людей здесь дубиною подчивал, как они после сего с веселым видом в другие комнаты выходили и со стороны государевой, чтоб посторонние сего не приметили, в тот же день к столу удостоиваны были.
Но все такое исправление чинилось не как от иператора подданному, а как от отца к сыну: в один день наказан и пожалован. Сколь монарх был вспыльчив, столько и снисходителен. Да иначе ему и быть почти не можно было по тем досадам, которые против добра, устрояемого им, чинились. При всем том был великодушен и прощал вины великие неоднократно, если раскаяние принесено ему чистосердечное.”
Именно: противостояние реформам было ожесточенным и требовало от Петра решительных и мудрых, своеобразных решений…
?
101
Милосердие Петра.
“При опытах машиною пневматическою, показываемых императрице, когда под хрустальный колокол посажена была ласточка, государь, видя, что воздуха было вытянуто столько, что птичка зашаталась и крыльями затрепетала, Аряшкину сказал: “Полно, не отнимай жизни у твари безвредной, она — не разбойник”. А государыня к нему примолвила: “Я думаю, дети по ней в гнезде плачут”. Потом, взяв у Аряшкина ласточку, поднесла к окну и выпустила.
Не изъявляет ли сие мягкосердия монаршего даже до животной птички? Кольми ж паче имел он сожаление о человеках! Его величество множество делал вспоможений раненым и болящим, чиня своими руками операции, перевязывая раны, пуская кровь, прикладывая корпии и пластыри, посещая больницы, врачуя и покоя в них воинов, учреждая богадельни для больных и увечных, дряхлых и престарелых, повелевая здоровым и силы еще имеющим работать и не быть в праздности, для сирот и малолетних заводя училища, а для зазорных младенцев или подкидышей устрояя при церквах госпитали для воспитания. Все сие не доказывает ли истинного императорского и отеческого сердоболия?
Наказания неминуемые происходили по крайней уже необходимости, яко потребное врачевание зла и в воздержание подданных от пагубы.”
?
108
“Его величество, присутствуя в литейном амбаре при вылитии пушек, генералу-фельдцейхмейстеру Брюсу при мне говорил: “Когда слова не сильны о мире, то сии орудия метанием чугунных мячей неприятелям возвестят, что мир сделать пора”.
Война во имя заключения мира.
?
112
“О Лефорте Петр Великий говорил: “Когда б у меня не было друга моего Лефорта, то не видать бы мне того так скоро, что вижу ныне в моих войсках. Он начал, а мы довершили.”
Государь отдавал каждому справедливость и не присвоивал себе трудов и славы посторонних людей. Надлежит знать, что Лефорт учредил роту Потешных солдат, а потом и два полка гвардии.”
Огромное влияние Лефорта.
?
119
Обхождение с побежденными.
“На другой день той же Полтавской победы представлены были пред его величество, яко победителя, все знатные шведские пленники. Он, приняв их милостиво, отдал им шпаги и сожалел о несчастии их и о государе их немиролюбивом. Потом угощал в шатре своем фельдмаршала Рейншильда, графа Линца и прочих генералов, и пил за здоровье их с достопамятным изречением: “Я пью за здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!” И, выхваляя мужество и храбрость Рейншильда, пожаловал ему свою шпагу.”
?
