Легенда о даре, когда все, к чему касался царь, превращалось в золото. Очищение Родниковой Водой.
“Кроток божественный Вакх: едва в погрешенье сознался
Царь, он восславил его, от условья и дара избавил.
“Чтоб не остаться навек в пожеланном тобою на горе
Золоте, — молвил, — ступай к реке, под великие Сарды,
Горным кряжем иди; навстречу струящимся водам
Путь свой держи, пока не придешь к рожденью потока.
Там, под пенный родник, где обильней всего истеченье,
Темя подставь и омой одновременно тело и грех свой!”
Царь к тем водам пришел. Окрасила ток золотая
Сила и в реку ушла из его человеческой плоти.
Ныне еще, получив златоносное древнее семя,
Почва тведа, и блестят в ней влажные золота комья.
Царь, убоявшись богатств, в лесах стал жить по-простому
С Паном, который весь век обитает в нагорных пещерах.”
*
Алкиона, жена этейского царя.
“Вооружиться мужам, взять на плечи мощные копья
Царь этейский велит; и сам он готовился с ними
Выступить, но Алкиона, жена его, шумом встревожась,
Быстро бежит из дверей, волос не окончив убора;
Порастолкала их всех и, повиснув на шее супруга,
Просит словами его и слезами, чтоб помощь послал он,
Но чтобы сам не ходил и две спас жизни в единой.”
*
Царь часто уходил в боевые походы:
“И, прерывая свои задушевные жалобы всхлипом,
Молвит: “Какую вину допустила я, милый, что мыслью
Ты отвратился? Куда твоя прежняя делась забота?
Ныне ты можешь уйти, Алкиону спокойно покинув,
Люб тебе длительный путь, — я издали стала милее!
Лишь бы по суше ты шел, — печалиться буду я так же, —
Страха не будет зато; тосковать мне тогда без боязни:
Сердце страшит мне вода, унылое зрелище моря.”
*
“Если решенье твое никакими нельзя уж мольбами,
Милый супруг, изменить и отправишься ты непременно, —
В путь возьми и меня. Всему мы подвергнемся вместе.
Не устрашусь я ничем, все сама испытаю. Снесем мы
Вместе что ни случись и по морю вместе помчимся!” —
Молвит Эолова дочь. Словами ее и слезами
Тронут был звездный супруг.
Он не меньше любовью пылает,
Но путешествия все ж отложить не желает морского
И, чтоб опасности с ним Алкиона делила, — не хочет.
Много он ей говорил в утешение робкому сердцу, —
Тщетно: ничем убедить не может ее. Добавляет
Ей в облегчение так, — лишь этим склонил он супругу:
“Длительно всякое мне промедленье; тебе обещаю
Отчим огнем, я вернусь — коль будет судеб изволенье —
Раньше, чем дважды луна успеет достичь полнолунья”.
*
Но… Корабль попадает в шторм.
“Дух пал. И сколько валов ни нахлынет, —
Кажется, — что ни волна, то мчатся и рушатся смерти!
Этот расплакался, тот отупел, другой называет
Счастьем обряд похорон иль богов почитает обетом, —
Руки напрасно воздев к небесам, невидимым взору,
Молит о помощи; тот — отца вспоминает и братьев;
Этот — с имуществом дом, — что каждый на бреге оставил.
Но к Алкионе Кеик устремлен. На устах у Кеика
Лишь Алкиона одна. Ее хоть одной он желает, —
Рад, что не с ними она. Он жаждет родные пределы
Вновь увидать, обратить на дом свой последние взоры.
Только не знает, где он, столь сильным морем вскипает
Водоворотом, а тень, наведенная черною тучей,
Небо окутала все и образ удвоила ночи.
Сломлена мачта, сразил ее вихрь, из туч налетевший,
Сломлен и руль, и, добычей гордясь, высоко подымаясь,
Как победитель волна на согбенные воды взирает
И тяжело, как будто весь Пинд с Афоном с их места
Кто-то спихнул и стремглав опрокинул в открытое море,
Рушится в бездну сама и силой удара и веса
Вглубь погружает корабль. Немалая часть мореходов
Тяжкой пучиной взята, на воздух уже не вернувшись,
В бездне погибель нашла; другие схватились за части
Судна разбитого; сам рукою, державшею скипетр,
Стиснул Кеик обломок весла. К отцу он и к тестю
Тщетно взывает, увы! Но жена Алкиона не сходит
С уст пловца. Он ее вспоминает, о ней говорит он.
Чтобы пред очи ее был мертвый он выброшен морем,
Молит, чтоб руки друзей возвели ему холм надмогильный.
Только позволит волна уста разомкнуть, он далекой
Имя супруги твердит, под водою — и то его шепчет.
…Дочь Эола меж тем, о стольких не зная несчастьях,
Ночи считает; уже разбирает поспешно, какие
Платья наденет Кеик; в какие, когда он вернется,
Ей нарядиться самой: о возврате мечтает напрасно!
Всем между тем божествам приносила она воскуренья,
Боле, однако же, всех почитала святыню Юноны;
Ради супруга, — уже неживого! — алтарь посещала.
Чтобы супруг ее был невредим, чтобы он возвратился,
В сердце молила, чтоб ей предпочесть не подумал другую,
Этого лишь одного из стольких достигла желаний!”
*
“Вот Морфей полетел, на крыльях рея бесшумных,
Сквозь темноту, и спустя недолгое время явился
В град гемонийский, и там отложил свои крылья и принял
Облик Кеика-царя, и отправился, в облике новом,
Иссиня-желт, без кровинки в лице, без всякой одежды,
К ложу несчастной жены и стал там; мокры казались
И борода, и волос обильно струящихся пряди.
Так, над постелью склонясь и лицо заливая слезами,
Молвил: “Несчастная, ты узнаешь ли Кеика, супруга?
Или мне смерть изменила лицо? Вглядись: ты узнаешь;
Но не супруга уже обретешь, а призрак супруга.
Не помогли мне, увы, твои, Алкиона, обеты!
Да, я погиб. Перестань дожидаться меня в заблужденье!
Судно застиг грозовой полуденный, в Эгеевом море,
Ветер. Носил по волнам и разбил дуновеньем ужасным.
Эти уста, что имя твое призывали напрасно,
Воды наполнили; то не рассказчик тебе возвещает,
Кому верить нельзя, и не смутные слухи ты слышишь, —
Сам о себе говорю, потерпевший кораблекрушенье!
Встань же; плакать зачни; оденься в одежды печали;
Без возрыданий, жена, не отправь меня
в Тартар пустынный!”
… И застонала в слезах Алкиона; все время руками
Движет во сне; но, к телу стремясь, лишь воздух объемлет
И восклицает: “Постой… Куда ж ты? Отправимся вместе!”
… Утро пришло, и в тоске Алкиона выходит на берег
К месту, откуда она на отплывшего мужа глядела.
… Все, что свершилось тогда, пред очами встает; и на море
Бросила взор; в волнах на большом расстоянии что-то
Видится ей — будто тело плывет. Сначала не может,
Что там такое, решить.
Но лишь малость приблизились волны —
Явственно тело она признает, хоть оно и далеко.
Пусть не знала, кто он, но, видя, что жертва он моря,
Знаком дурным смущена, льет слезы над ним, незнакомым:
“Горе тебе, о бедняк, и твоей — коль женат ты — супруге!”
Тело меж тем на волнах приближалось. чем долее смотрит,
Меньше и меньше она сомневается; вот уже близко,
Около самой земли: уже распознать его можно.
Смотрит: то был ее муж! “Он, он!” — восклицает и сразу
Волосы, платье, лицо раздирает; дрожащие руки
Тянет к Кеику она…
… Вот вскочила туда, и — не чудо ли? — вдруг полетела.
Вот, ударяя крылом, появившимся только что, воздух,
Стала поверхность волны задевать злополучная птица,
И на лету издавали уста ее жалобы полный,
Скорбный как будто бы звук трещанием тонкого клюва.
Вот прикоснулась она к немому бескровному телу,
Милые члены держа в объятии крыльев недавних,
Тщетно лобзанья ему расточает холодные клювом.
То ли почувствовал он, иль почудилось ей, что приподнял
Он из прибоя лицо, толкуют по-разному; только
Чувствовал он. Наконец пожалели их боги, и оба
В птиц превратились они; меж ними такой же осталась,
Року покорна, любовь; у птиц не расторгся их прежний
Брачный союз: сочетают тела и детей производят.
Зимней порою семь дней безмятежных сидит Алкиона
Смирно на яйцах в гнезде, над волнами витающем моря.”
