Под старым раскидистым орехом стоит красивый, сделанный дедушкой еще в молодости, дубовый стол. За этим столом ученик и задает свои вопросы. Да, и сейчас они сидят, беседуют, а на столе — свежий румяный пирог с маком, который так любим настоящими ценителями украинской кухни…
— Завидую я Вам, дедушка, каждый день люди о Вас не забывают, угощая такими вкусными творениями!
— Не так это просто, сынок. Их дары для меня — как книги, где читается их душа… Смотреть на этот пирог мне не очень легко…
— Почему? Наверное, Вы уже насытились?
— Шутки, сынок, вещь полезная… Только когда знаешь, что руки, которые испекли этот пирог, часто утирают слезы боли, то особо не порадуешься…
— Извините, дедушка, я не хотел.
— Ты ничего дурного не сказал. Не всякий способен увидеть за этим пирогом руки его творца, тем более состояние его души. Этот пирог испекла и принесла в знак благодарности одна молодая девушка. Много она болела, много неприятностей испытала… Да ты угощайся, не бойся! От пирога не заболеешь.
— А я и не боюсь. Только хочу и сам что-либо почувствовать, но пока кроме желания его “вкушать” ничего другого не чувствую.
— А зачем тебе что-либо чувствовать? Она обращалась ко мне, и ее боль — на период лечения, — моя боль. Но к тебе это никак не относится, как и к любому другому человеку. Лечение, как исповедь, — строго индивидуально, интимно. Да ты не стесняйся, угощайся! Он свежий.
Дедушка приумолк и призадумался… Затем, как бы встряхнувшись, взглянул на “студента за трапезой”, улыбнулся и сам неторопливо отломил кусочек пирога.
— Дедушка, это мы повторяем в том же стиле, что и с грушами?
— Верно. Съедая пирог, мы силой наполняем руки сотворившей его, а то, как ты и я его “уплетаем”, наш аппетит и наша благодарность наполнят теплом сердце девушки.
— Мы должны съесть его полностью?
— Как вижу, для тебя это не составит труда.
— А поделиться с другими можно?
— Можно. Сам же я не съем всего, что мне приносят люди. Я раздаю тем, кто нуждается.
— А если человек выбросит то, чем вы с ним поделились?
— Я довольно опытен для того, чтобы знать, кому и что давать.
— И все же, пострадает ли хозяин пирога, если тот, кого Вы угостили, “проигнорирует” Ваш дар?
— Больше пострадаю я сам: надо знать, кому и что даешь!, — но по законам, тонким законам мира, пострадает и тот, кто его испек, хотя и очень-очень незначительно.
— Я спрашиваю, хотя об этом уже давно и много думал и предполагал, что Вы ответите именно так…
Юноша помолчал, о чем-то серьезно задумавшись, а затем, впервые за все время встреч с дедушкой, высказал долгую свою речь:
— В моем сердце живет постоянное ощущение нелегкой доли моей Мамы… Мне сложно это объяснить, высказать четко, но то, как Вы смотрели на пирог, задумавшись, — мне знакомо. И знакомо хорошо; так же, если смотреть со стороны, выгляжу и я, студент, который сейчас живет благодаря натруженным рукам Матери. Приеду в общежитие, сяду, выложу на стол привезенное из Дома: пирожки, хлеб, испеченный в печи, яблоки, сметана, творог, консервация… Смотрю… Я спал поутру, а Мама уже топила в печи, готовила “сумку” своему студенту… А потом бежала на утреннюю дойку коров… Смотрю, а сердце сжимает…
Это Руки Матери! Это ЕЕ Труд! Это Ее Боль! Это Ее Слезы! Это Ее Самоотверженная Любовь к Детям! Не дай Бог! Не дай Бог хоть крохе хлеба пропасть!!! Я съем это все, даже если не уберегу и оно испортится! Нельзя пропасть Труду Матери!..
Зачерствел хлеб? Прокисла сметана? Ничего, я съем! Я не могу себе позволить обидеть Маму тем, чтобы даром пропал ее труд…
Помню, впервые остро ощутил это чувство еще в детстве. Долго, почти целый год я просил родителей купить мне мопед. Они не могли себе это свободно позволить. Но однажды Мама, посоветовавшись с Отцом, решили дать мне деньги на мопед. Я взял их, иду в магазин, а они, деньги, будто говорят мне: “Остановись, подумай!”. Остановился. Тяжело. Тяжелые эти “бумажки”! Впервые я ощутил тяжесть денег! Тяжесть Труда, тяжесть Доли моих Родителей!..
Я все же купил тогда мопед. Но чувство сохранилось в памяти, и живо оно до сих пор. Ваш задумчивый взгляд воззвал к воспоминаниям…
Армия. Помню и те посылки из Дома. И письма, которые согревали сердце солдата и придавали силы…
Я, дедушка, может, и выгляжу сейчас наивно, но письмо от родных всегда было в моем нагрудном кармане. Приходили свежие Весточки, а прежние ложились в вещмешок…
Высказываясь, юноша смотрел на стол, ибо внутренний взгляд был там, в Воспоминаниях, и он не видел, как дедушка, Старый Седой Знахарь, незаметно вытирал слезы на своих много изведавших Жизни глазах…
Немного помолчав, юноша вновь заговорил.
— Вот так, дедушка! Извините, что я так “расслабился”. Вы расположили меня к этой исповеди. Мне захотелось высказаться, и сейчас стало легко и светло. Спасибо Вам! Меня считают замкнутым и невнимательным. Может, это мне так кажется. Я люблю своих родителей, хотя и не умею это демонстрировать так, как это получается у некоторых. Моя правда — внутри меня, она не всегда открыта. Прячется, как в раковине моллюск… Но иначе я не умею.
Дедушка поднялся со своего места, подошел к ученику, обнял его и сказал:
— Ты Настоящий Сын!
Необычайно счастлива Мать, имеющая такого Сына!
Неподдельная Любовь, не угасающая со временем.
Это так редко встречается…
Ты, сынок, имеешь ту Мощь, о которой и не подозреваешь. Нет ничего могущественнее, чем Искренняя Любовь, Сострадание и Ощущение тонких Линий Мирового закона Сопричастности…
Они сидели. Долго сидели молча. Дедушка и юноша. На небе уже давно красовался Пастух-Месяц, а они сидели и думали…
Каждый думал о своем, но было в них общее, единое: Внутренняя Исповедь.
ПУТЬ К СВЕТУ. ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ЛУЧШЕ…
*Смотреть эту главу в YouTube
